Он всегда уходил не прощаясь. Не оставлял записки, но ставлял в проигрывателе новый диск с одной песней - каждый раз новая и очень красивая. Он говорил, что целует её перед уходом, но она никогда не просыпалась от этого. "либо он целует меня так нежно, либо уходит так рано, что я еще крепко сплю" - вот что она думала. Она знала главное - он всегда возвращается.
Он ушел месяц назад. Утром. Как обычно. И вот его нет уже месяц. Она даже не волновалась, только повторяла про себя "он всегда возвращается". С этой мыслью он просыпалась и ложилась спать, шла на работу и заполняла документы. Даже сны у неё были с тем же подтекстом. Иногда они напоминали Одиссею, но ей не очень нравилась Итака ( несколько лет назад отдыхая там у неё украли кошелек и паспорт).
В руках кружка теплого ромашкового чая с медом. Бабушкин торшер рассеивал бархатистый свет от обыкновенной, такой теперь редкой, лампочки. Она читала перед сном. Электронная книга лежала на коленях и сама "перелистывала" страницы. Она пропустила момент, когда ключ вошел в замочную скважину, но до открытия двери оставалось всего пол оборота.
Ей очень хотелось соскочить с кресла, разжать руки, что бы кружка упала на ковер и остатки чая окрасили бледно желтым белоснежные ворсинки. Ринуться в коридор и обнять его. Но она так же сидела и ждала, когда же он появится в дверном проеме позади нее и положит, как обычно, руки ей на плечи, немного перегнется и поцелует её в мочку уха.
Он не закрыл за собой дверь. Не было слышно, что бы он снимал обувь. Из коридора не доносилось ни звука. Минута, полторы.
Шерк, тишина, шерк, еще немного тишины.
Она все таки поставила кружку на столик и ,откинув плед и книгой в сторону, поставила ноги в домашние тапочки. В прихожей и коридоре не было света. Выключатель был у входной двери. Тоненькая полоска приглушенного ночного света виднелось из неплотно прикрытой двери. Нечто колыхнулось в темноте. Нечто, более темное, чем мрак пустой прихожей.
ШЕРК, ШЕРК, ШЕРК.
Оно ринулось к ней. Два отростка мглы потянулись в её сторону.
Она сделала несколько шагов назад, в комнату, где был спасительный свет. Но бабушкин торшер ничем не мог помочь ей, увы. Он, а это был именно ОН, повалил её на пол, вцепившись в её шею одной рукой и в запястье правой руки другой. Глаза его были на выкате, кроваво алые - не осталось ни одного целого сосуда. Из левого виска торчала рукоять ножа и было немного видно, всего несколько миллиметров, лезвия. Деревянная ручка ножа была изгрызена и покрыта засохшими черными пятнами крови.
Все эти подробности отпечатались всего за секунду, прежде чем его зубы вгрызлись в её локтевой сустав, перегрызая сухожилия. Её организм пытался выжать воздух из легких, но его рука с каждой секундой все сильнее и сильнее сжимала горло. И все таки трахейные кольца сломались чуть позже, чем он отбросил отгрызенный локоть в сторону...